Когда с террасы дома Кшесинской ленинские молодцы, одетые в непривычные для русского глаза швейцарского фасона платья, явились народу и с нерусскими ужимками начали выкрикивать свои непривычные для русского уха слова, над ними трунили.
— Ишь его разбирает, сердечного! Точно кликуша на церковной паперти.
— А из каких они, батюшка, будут? — спрашивает старуха. — Тальянцы, что ли?
— А Бог их знает! Не то тальянцы, не то французы…
— Шуты гороховые, вот кто! — веско говорит чиновник.
Почти то же думали многие обыватели, и когда большевики стали у власти, страшного в них на вид ничего не было.
Они скорее казались смешными, шутами гороховыми.
Что под этими шутами кроются разбойники, звери, догадывались лишь немногие.
Первые их мероприятия были только комичны. Они начали законодательствовать. С первого же дня посыпались декреты за декретами. Отменялось то одно, то другое — что именно, часто рядовой обыватель и постичь не мог. Так, например, отменено «не только то, что уже отменено декретами, но все, противоречащее революционной совести», правосознанию рабочего класса, программе-минимум партии социал-демократов и социал-революционеров.
________________________________________
Большевизм — та катастрофа, которая разрушила окончательно здание старой культуры. Удельный вес его достижений совершенно ничтожен, если он есть. В политическо-общественной области его роль параллельна роли футуризма в искусстве: он — завершение процесса разложения. Он Аттила, под копытами коня которого трава не растет. После большевизма, конечно, не останется каких-нибудь культурных наследств, — только голая степь, на которой надо заново начинать пахать, вернее, учиться пахать.
